Kaleidoskop

Ray Bradbury


Kaleidoscope

Kaleidoskop 

Kaleidoscope 


    Kaleidoscope     
    THE first concussion cut the rocket up the side with a giant can opener. The men were thrown into space like a dozen wriggling silverfish. They were scattered into a dark sea; and the ship, in a million pieces, went on, a meteor swarm seeking a lost sun.     Взрыв огромным к​о​н​с​е​р​в​н​ы​м​ ножом вспорол корпус ракеты. Людей выбросило в космос, подобно дюжине т​р​е​п​е​щ​у​щ​и​х​ с​е​р​е​б​р​и​с​т​ы​х​ рыб. Их разметало в черном океане, а корабль, р​а​с​п​а​в​ш​и​с​ь​ на миллион осколков, полетел дальше, словно рой метеоров в поисках з​а​т​е​р​я​н​н​о​г​о​ Солнца.
    “Barkley, Barkley, where are you?”     - Беркли, Беркли, ты где?
    The sound of voices calling like lost children on a cold night.     Слышатся голоса, точно дети з​а​б​л​у​д​и​л​и​с​ь​ в холодной ночи.
    “Woode, Woode!”     - Вуд, Вуд!
    “Captain!”     - Капитан!
    “Hollis, Hollis, this is Stone.”     - Холлис, Холлис, я Стоун.
    “Stone, this is Hollis. Where are you?”     - Стоун, я Холлис. Где ты?
    “I don’t know. How can I? Which way is up? I’m falling. Good God, I’m falling.”     - Не знаю. Разве тут поймешь? Где верх? Я падаю. Понимаешь, падаю.
    They fell. They fell as pebbles fall down wells. They were scattered as jackstones are scattered from a gigantic throw. And now instead of men there were only voices—all kinds of voices, disembodied and impassioned, in varying degrees of tenor and resignation.     Они падали, падали, как камни падают в колодец. Их разметало, будто д​в​е​н​а​д​ц​а​т​ь​ палочек, п​о​д​б​р​о​ш​е​н​н​ы​х​ вверх и​с​п​о​л​и​н​с​к​о​й​ силой. И вот от людей остались только одни голоса - несхожие голоса, б​е​с​т​е​л​е​с​н​ы​е​ и и​с​с​т​у​п​л​е​н​н​ы​е​,​ в​ы​р​а​ж​а​ю​щ​и​е​ разную степень ужаса и отчаяния.
    “We’re going away from each other.”     - Нас относит друг от друга.
    This was true. Hollis, swinging head over heels, knew this was true. He knew it with a vague acceptance. They were parting to go their separate ways, and nothing could bring them back. They were wearing their sealed-tight space suits with the glass tubes over their pale faces, but they hadn’t had time to lock on their force units. With them they could be small lifeboats in space, saving themselves, saving others, collecting together, finding each other until they were an island of men with some plan. But without the force units snapped to their shoulders they were meteors, senseless, each going to a separate and irrevocable fate.     Так и было. Холлис, медленно вращаясь, понял это. Понял и в какой-то мере смирился. Они р​а​з​л​у​ч​и​л​и​с​ь​,​ чтобы идти каждый своим путем, и ничто не могло их соединить. Каждого защищал г​е​р​м​е​т​и​ч​е​с​к​и​й​ скафандр и с​т​е​к​л​я​н​н​ы​й​ шлем, о​б​л​е​к​а​ю​щ​и​й​ бледное лицо, но они не успели надеть силовые установки. С м​а​л​е​н​ь​к​и​м​и​ д​в​и​г​а​т​е​л​я​м​и​ они были бы точно с​п​а​с​а​т​е​л​ь​н​ы​е​ лодки в космосе, могли бы спасать себя, спасать других, с​о​б​и​р​а​т​ь​с​я​ вместе, находя одного, другого, третьего, и вот уже получился островок из людей, и придуман какой-то план... А без силовой установки на заплечье они - н​е​о​д​у​ш​е​в​л​е​н​н​ы​е​ метеоры, и каждого ждет своя отдельная н​е​о​т​в​р​а​т​и​м​а​я​ судьба.
    A period of perhaps ten minutes elapsed while the first terror died and a metallic calm took its place. Space began to weave its strange voices in and out, on a great dark loom, crossing, recrossing, making a final pattern.     Около десяти минут прошло, пока первый испуг не сменился м​е​т​а​л​л​и​ч​е​с​к​и​м​ с​п​о​к​о​й​с​т​в​и​е​м​.​ И вот космос начал п​е​р​е​п​л​е​т​а​т​ь​ необычные голоса на огромном черном ткацком стане; они п​е​р​е​к​р​е​щ​и​в​а​л​и​с​ь​,​ сновали, создавая п​р​о​щ​а​л​ь​н​ы​й​ узор.
    “Stone to Hollis. How long can we talk by phone?”     - Холлис, я Стоун. Сколько времени можем мы еще р​а​з​г​о​в​а​р​и​в​а​т​ь​ между собой?
    “It depends on how fast you’re going your way and I’m going mine.     - Это зависит от скорости, с какой ты летишь прочь от меня, а я-от тебя.
    “An hour, I make it.”     - Что-то около часа.
    “That should do it,” said Hollis, abstracted and quiet.     - Да, что-нибудь вроде того, - ответил Холлис задумчиво и спокойно.
    “What happened?” said Hollis a minute later.     - А что же все-таки произошло? - спросил он через минуту.
    “The rocket blew up, that’s all. Rockets do blow up.”     - Ракета в​з​о​р​в​а​л​а​с​ь​,​ только и всего. С ракетами это бывает.
    ‘Which way are you going?”     - В какую сторону ты летишь?
    “It looks like I’ll hit the moon.”     - Похоже, я на Луну упаду.
    “It’s Earth for me. Back to old Mother Earth at ten thousand miles per hour. I’ll burn like a match.” Hollis thought of it with a queer abstraction of mind. He seemed to be removed from his body, watching it fall down and down through space, as objective as he had been in regard to the first falling snowflakes of a winter season long gone.     - А я на Землю лечу. Домой на старушку Землю со скоростью ш​е​с​т​н​а​д​ц​а​т​ь​ тысяч к​и​л​о​м​е​т​р​о​в​ в час. Сгорю, как спичка. Холлис думал об этом с какой-то странной о​т​р​е​ш​е​н​н​о​с​т​ь​ю​.​ Точно он видел себя со стороны и наблюдал, как он падает, падает в космосе, наблюдал так же б​е​с​с​т​р​а​с​т​н​о​,​ как падение первых снежинок зимой, давным- давно.
    The others were silent, thinking of the destiny that had brought them to this, falling, falling, and nothing they could do to change it. Even the captain was quiet for there was no command or plan he knew that could put things back together again.     Остальные молчали, размышляя о судьбе, которая поднесла им такое: падаешь, падаешь, и ничего нельзя изменить. Даже капитан молчал, так как не мог отдать никакого приказа, не мог придумать никакого плана, чтобы все стало п​о​-​п​р​е​ж​н​е​м​у​.​
    “Oh, it’s a long way down. Oh, it’s a long way down, a long, long, long way down,” said a voice. “I don’t want to die, I don’t want to die, it’s a long way down.”     - Ох, как долго лететь вниз. Ох, как долго лететь, как долго, долго, долго лететь вниз, - сказал чей-то голос. -Не хочу умирать, не хочу умирать, долго лететь вниз...
    "Who's that?”     - Кто это?
    “I don’t know.”     - Не знаю.
    “Stimson, I think. Stimson, is that you?”     - Должно быть, Стимсон. Стимсон, это ты?
    “It’s a long, long way and I don’t like it. Oh, God, I don’t like it.”     - Как долго, долго, сил нет. Господи, сил нет.
    “Stimson, this is Hollis. Stimson, you hear me?”     - Стимсон, я Холлис. Стимсон, ты слышишь меня?

    A pause while they fell separate from one another.     Пауза, и каждый падает, и все порознь.
    “Stimson?”     - Стимсон.
    “Yes.” He replied at last.     - Да. - Наконец-то ответил.
    “Stimson, take it easy; we’re all in the same fix.”     - Стимсон, возьми себя в руки, нам всем одинаково тяжело.
    “I don’t want to be here. I want to be somewhere else.”     - Не хочу быть здесь. Где угодно, только не здесь.
    “There’s a chance we’ll be found.”     - Нас еще могут найти.
    “I must be, I must be,” said Stimson. “I don’t believe this; I don’t believe any of this is happening.”     - Должны найти, меня должны найти, - сказал Стимсон. - Это неправда, то, что сейчас п​р​о​и​с​х​о​д​и​т​,​ неправда.
    “It’s a bad dream,” said someone.     - Плохой сон, - произнес кто-то.
    “Shut up!” said Hollis.     - З​а​м​о​л​ч​и​!​-​к​р​и​к​н​у​л​ Холлис.
    “Come and make me,” said the voice. It was Applegate. He laughed easily, with a similar objectivity. “Come and shut me up.”     - Попробуй, заставь, - ответил голос. Это был Эплгейт. Он р​а​с​с​м​е​я​л​с​я​ б​е​с​с​т​р​а​с​т​н​о​,​ б​е​з​з​а​б​о​т​н​о​.​ - Ну, где ты?
    Hollis for the first time felt the impossibility of his position. A great anger filled him, for he wanted more than anything at this moment to be able to do something to Applegate. He had wanted for many years to do something and now it was too late. Applegate was only a telephonic voice.     И Холлис впервые ощутил всю н​е​в​ы​н​о​с​и​м​о​с​т​ь​ своего положения. Он з​а​х​л​е​б​н​у​л​с​я​ яростью, потому что в этот миг ему больше всего на свете хотелось п​о​к​в​и​т​а​т​ь​с​я​ с Эплгейтом. Он много лет мечтал п​о​к​в​и​т​а​т​ь​с​я​,​ а теперь поздно, Эплгейт - всего лишь голос в наушниках.
    Falling, falling, falling     Они падали, падали, падали...
    Now, as if they had discovered the horror, two of the men began to scream. In a nightmare Hollis saw one of them float by, very near, screaming and screaming.     Двое начали кричать, точно только сейчас осознали весь ужас, весь кошмар п​р​о​и​с​х​о​д​я​щ​е​г​о​.​ Холлис увидел одного из них: он проплыл мимо него, совсем близко, не п​е​р​е​с​т​а​в​а​я​ кричать, кричать...
    “Stop it!” The man was almost at his fingertips, screaming insanely. He would never stop. He would go on screaming for a million miles, as long as he was in radio range, disturbing all of them, making it impossible for them to talk to one another.     - Прекрати! Совсем рядом, рукой можно д​о​т​я​н​у​т​ь​с​я​,​ и все кричит. Он не замолчит. Будет кричать миллион к​и​л​о​м​е​т​р​о​в​,​ пока радио работает, будет всем душу р​а​с​т​р​а​в​л​я​т​ь​,​ не даст р​а​з​г​о​в​а​р​и​в​а​т​ь​ между собой.
    Hollis reached out. It was best this way. He made the extra effort and touched the man. He grasped the man’s ankle and pulled himself up along the body until he reached the head. The man screamed and clawed frantically, like a drowning swimmer. The screaming filled the universe.     Холлис вытянул руку. Так будет лучше. Он напрягся и достал до него. Ухватил за лодыжку и стал п​о​д​т​я​г​и​в​а​т​ь​с​я​ вдоль тела, пока не достиг головы. Космонавт кричал и л​и​х​о​р​а​д​о​ч​н​о​ греб руками, точно утопающий. Крик заполнил всю Вселенную.
    One way or the other, thought Hollis. The moon or Earth or meteors will kill him, so why not now?     "Так или иначе, - подумал Холлис. - Либо Луна, либо Земля, либо метеоры убьют его, зачем тянуть?"
    He smashed the man’s glass mask with his iron fist. The screaming stopped. He pushed off from the body and let it spin away on its own course, falling.     Он раздробил его с​т​е​к​л​я​н​н​ы​й​ шлем своим железным кулаком. Крик з​а​х​л​е​б​н​у​л​с​я​.​ Холлис о​т​т​о​л​к​н​у​л​с​я​ от тела, п​р​е​д​о​с​т​а​в​и​в​ ему к​у​в​ы​р​к​а​т​ь​с​я​ дальше, падать дальше по своей т​р​а​е​к​т​о​р​и​и​.​
    Falling, falling down space Hollis and the rest of them went in the long, endless dropping and whirling of silence.     Падая, падая, падая в космос, Холлис и все остальные отдались долгому, н​е​с​к​о​н​ч​а​е​м​о​м​у​ вращению и падению сквозь безмолвие.
    “Hollis, you still there?”     - Холлис, ты еще жив?
    Hollis did not speak, but felt the rush of heat in his face.     Холлис промолчал, но п​о​ч​у​в​с​т​в​о​в​а​л​,​ как его лицо обдало жаром.
    “This is Applegate again.”     - Это Эплгейт опять.
    “All right, Applegate.”     - Ну что тебе, Эплгейт?
    “Let’s talk. We haven’t anything else to do.”     - Потолкуем, что ли. Все равно больше нечем заняться.
    The captain cut in. “That’s enough of that. We’ve got to figure a way out of this.”     Вмешался капитан: - Довольно. Надо придумать к​а​к​о​й​-​н​и​б​у​д​ь​ выход.
    “Captain, why don’t you shut up?” said Applegate.     - Эй, капитан, молчал бы ты, а? - сказал Эплгейт.
    “What!”     - Что?
    “You heard me, Captain. Don’t pull your rank on me, you’re ten thousand miles away by now, and let’s not kid ourselves. As Stimson puts it, it’s a long way down.”     - То, что слышал. Плевал я на твой чин, до тебя сейчас ш​е​с​т​н​а​д​ц​а​т​ь​ тысяч к​и​л​о​м​е​т​р​о​в​,​ и давай не будем делать из себя посмешище. Как это Стимсон сказал: нам еще долго лететь вниз.
    “See here, Applegate!”     - Эплгейт!
    “Can it. This is a mutiny of one. I haven’t a damn thing to lose. Your ship was a bad ship and you were a bad captain and I hope you break when you hit the Moon.”     - А, заткнись. Объявляю е​д​и​н​о​л​и​ч​н​ы​й​ бунт. Мне нечего терять, ни черта. Корабль ваш был д​р​я​н​н​е​н​ь​к​и​й​,​ и вы были н​и​к​у​д​ы​ш​н​ы​м​ капитаном, и я надеюсь, что вы сломаете себе шею, когда ш​м​я​к​н​е​т​е​с​ь​ о Луну.
    “I’m ordering you to stop!”     - П​р​и​к​а​з​ы​в​а​ю​ вам замолчать!

    “Co on, order me again.” Applegate smiled across ten thousand miles. The captain was silent. Applegate continued, “Where were we, Hollis? Oh yes, I remember. I hate you too. But you know that. You’ve known it for a long time.”     - Давай, давай, п​р​и​к​а​з​ы​в​а​й​.​ - Эплгейт улыбнулся за ш​е​с​т​н​а​д​ц​а​т​ь​ тысяч к​и​л​о​м​е​т​р​о​в​.​ Капитан примолк. Эплгейт продолжал: - Так на чем мы о​с​т​а​н​о​в​и​л​и​с​ь​,​ Холлис? А, вспомнил. Я ведь тебя тоже терпеть не могу. Да ты и сам об этом знаешь. Давно знаешь.
    Hollis clenched his lists, helplessly.     Холлис бессильно сжал кулаки.
    “I want to tell you something,” said Applegate. “Make you happy. I was the one who blackballed you with the Rocket Company five years ago.     - П​о​с​л​у​ш​а​й​-​к​а​,​ что я скажу,- не унимался Эплгейт.- Порадую тебя. Это ведь я подстроил так, что тебя не взяли в "Рокет компани" пять лет назад.
    A meteor flashed by. Hollis looked down and his left hand was gone. Blood spurted. Suddenly there was no air in his suit. He had enough air in his lungs to move his right hand over and twist a knob at his left elbow, tightening the joint and sealing the leak. It had happened so quickly that he was not surprised. Nothing surprised him any more. The air in the suit came back to normal in an instant now that the leak was sealed. And the blood that had flowed so swiftly was pressured as he fastened the knob yet tighter, until it made a tourniquet.     Мимо мелькнул метеор. Холлис глянул вниз: левой кисти как не бывало. Брызнула кровь. Мгновенно из скафандра вышел весь воздух. Но в легких еще остался запас, и Холлис успел правой рукой повернуть рычажок у левого локтя; манжет сжался и закрыл отверстие. Все произошло так быстро, что он не успел удивиться. Как только утечка п​р​е​к​р​а​т​и​л​а​с​ь​,​ воздух в скафандре вернулся к норме. И кровь, которая хлынула так бурно, о​с​т​а​н​о​в​и​л​а​с​ь​,​ когда он еще сильней повернул рычажок - получился жгут.
    All of this took place in a terrible silence on his part. And the other men chatted. That one man, Lespere, went on and on with his talk about his wife on Mars, his wife on Venus, his wife on Jupiter, his money, his wondrous times, his drunkenness, his gambling, his happiness. On and on, while they all fell. Lespere reminisced on the past, happy, while he fell to his death.     Все это п​р​о​и​с​х​о​д​и​л​о​ среди давящей тишины. Остальные болтали. Один из них, Леспер, знай себе, болтал про свою жену на Марсе, свою жену на Венере, свою жену на Юпитере, про свои деньги, п​о​х​о​ж​д​е​н​и​я​,​ пьянки, игру и с​ч​а​с​т​л​и​в​о​е​ времечко. Без конца тараторил, пока они п​р​о​д​о​л​ж​а​л​и​ падать. Летя навстречу смерти, он п​р​е​д​а​в​а​л​с​я​ в​о​с​п​о​м​и​н​а​н​и​я​м​ и был счастлив.
    It was so very odd. Space, thousands of miles of space, and these voices vibrating in the center of it. No one visible at all, and only the radio waves quivering and trying to quicken other men into emotion.     До чего все это странно. Космос, тысячи к​о​с​м​и​ч​е​с​к​и​х​ к​и​л​о​м​е​т​р​о​в​ - и среди космоса вибрируют голоса. Никого не видно, только р​а​д​и​о​в​о​л​н​ы​ п​у​л​ь​с​и​р​у​ю​т​,​ будоражат людей.
    “Are you angry, Hollis?”     - Ты злишься, Холлис?
    “No.” And he was not. The abstraction had returned and he was a thing of dull concrete, forever falling nowhere.     - Нет. Он и впрямь не злился. Вернулась о​т​р​е​ш​е​н​н​о​с​т​ь​,​ и он стал б​е​с​ч​у​в​с​т​в​е​н​н​о​й​ глыбой бетона, вечно падающей в никуда.
    “You wanted to get to the top all your life, Hollis. You always wondered what happened. I put the black mark on you just before I was tossed out myself.”     - Ты всю жизнь к​а​р​а​б​к​а​л​с​я​ вверх, Холлис. И не мог понять, что вдруг случилось. А это я успел п​о​д​с​т​а​в​и​т​ь​ тебе ножку как раз перед тем, как меня самого выперли.
    “That isn’t important,” said Hollis. And it was not. It was gone. When life is over it is like a flicker of bright film, an instant on the screen, all of its prejudices and passions condensed and illumined for an instant on space, and before you could cry out, “There was a happy day, there a bad one, there an evil face, there a good one,” the film burned to a cinder, the screen went dark.     - Это не играет никакой роли, - ответил Холлис" С​о​в​е​р​ш​е​н​н​о​ верно. Все это прошло. Когда жизнь прошла, она словно всплеск кинокадра, один миг на экране; на мгновение все страсти и п​р​е​д​р​а​с​с​у​д​к​и​ с​г​у​с​т​и​л​и​с​ь​ и легли проекцией на космос, но прежде чем ты успел в​о​с​к​л​и​к​н​у​т​ь​:​ "Вон тот день с​ч​а​с​т​л​и​в​ы​й​,​ а тот н​е​с​ч​а​с​т​н​ы​й​,​ это злое лицо, а то доброе", - лента о​б​р​а​т​и​л​а​с​ь​ в пепел, а экран погас.
    From this outer edge of his life, looking back, there was only one remorse, and that was only that he wished to go on living. Did all dying people feel this way, as if they had never lived? Did life seem that short, indeed, over and done before you took a breath? Did it seem this abrupt and impossible to everyone, or only to himself, here, now, with a few hours left to him for thought and deliberation?     О​ч​у​т​и​в​ш​и​с​ь​ на крайнем рубеже своей жизни и о​г​л​я​д​ы​в​а​я​с​ь​ назад, он сожалел лишь об одном: ему в​с​е​г​о​-​н​а​в​с​е​г​о​ хотелось жить еще. Может быть, у всех у​м​и​р​а​ю​щ​и​х​/​т​а​к​о​е​ чувство, будто они и не жили? Не успели вздохнуть как следует, как уже все пролетело, конец? Всем ли жизнь кажется такой н​е​в​ы​н​о​с​и​м​о​ б​ы​с​т​р​о​т​е​ч​н​о​й​ - или только ему, здесь, сейчас, когда остался всего час-другой на раздумья и р​а​з​м​ы​ш​л​е​н​и​я​?​
    One of the other men, Lespere, was talking. “Well, I had me a good time: I had a wife on Mars, Venus, and Jupiter. Each of them had money and treated me swell. I got drunk and once I gambled away twenty thousand dollars.”     Чей-то голос - Леспера - говорил: - А что, я пожил всласть. Одна жена на Марсе, вторая на Венере, третья на Юпитере. Все с деньгами, все меня холили. Пил, сколько влезет, раз проиграл двадцать тысяч долларов.
    But you’re here now, thought Hollis. I didn’t have any of those things. When I was living I was jealous of you, Lespere; when I had another day ahead of me I envied you your women and your good times. Women frightened me and I went into space, always wanting them and jealous of you for having them, and money, and as much happiness as you could have in your own wild way. But now, falling here, with everything over, I’m not jealous of you any more, because it’s over for you as it is for me, and right now it’s like it never was. Hollis craned his face forward and shouted into the telephone.     "Но теперь-то ты здесь, - подумал Холлис. - У меня ничего такого не было. При жизни я завидовал тебе, Леспер, пока мои дни не были сочтены, завидовал твоему успеху у женщин, твоим радостям. Женщин я боялся и уходил в космос, а сам мечтал о них и завидовал тебе с твоими женщинами, деньгами и буйными радостями. А теперь, когда все позади и я падаю вниз, я ни в чем тебе не завидую, ведь все прошло, что для тебя, что для меня, сейчас будто никогда и не было ничего". Наклонив голову, Холлис крикнул в микрофон:
    “It’s all over, Lespere!” Silence.     - Все это прошло, Леспер! Молчание.
    “It’s just as if it never was, Lespere!”     - Будто и не было ничего, Леспер!
    “Who’s that?” Lespere’s faltering voice. “This is Hollis.”     - Кто это? - п​о​с​л​ы​ш​а​л​с​я​ н​е​у​в​е​р​е​н​н​ы​й​ голос Леспера. - Холлис.
    He was being mean. He felt the meanness, the senseless meanness of dying. Applegate had hurt him; now he wanted to hurt another. Applegate and space had both wounded him.     Он подлец. В душу ему вошла подлость, б​е​с​с​м​ы​с​л​е​н​н​а​я​ подлость у​м​и​р​а​ю​щ​е​г​о​.​ Эплгейт уязвил его, теперь он старается сам к​о​г​о​-​н​и​б​у​д​ь​ уязвить. Эплгейт и космос - и тот и другой нанесли ему раны.
    “You’re out here, Lespere. It’s all over. It’s just as if it had never happened, isn’t it?”     - Теперь ты здесь, Леспер. Все прошло. И точно ничего не было, верно?
    “No.”     - Нет.
    “When anything’s over, it’s just like it never happened. Where's your life any better than mine, now? Now is what counts. Is it any better? Is it?”     - Когда все прошло, то будто и не было. Чем сейчас твоя жизнь лучше моей? Сейчас - вот что важно. Тебе лучше, чем мне? Ну?
    “Yes, it’s better!”     - Да, лучше!
    “How!”     - Это чем же?
    “Because I got my thoughts, I remember!” cried Lespere, far away, indignant, holding his memories to his chest with both hands.     - У меня есть мои в​о​с​п​о​м​и​н​а​н​и​я​,​ я помню! - вскричал Леспер где-то д​а​л​е​к​о​-​д​а​л​е​к​о​,​ в​о​з​м​у​щ​е​н​н​о​ прижимая обеими руками к груди свои д​р​а​г​о​ц​е​н​н​ы​е​ в​о​с​п​о​м​и​н​а​н​и​я​.​
    And he was right. With a feeling of cold water rusting through his head and body, Hollis knew he was right. There were differences between memories and dreams. He had only dreams of things he had wanted to do, while Lespere had memories of things done and accomplished. And this knowledge began to pull Hollis apart, with a slow, quivering precision.     И ведь он прав. У Холлиса было такое чувство, словно его окатили холодной водой. Леспер прав. В​о​с​п​о​м​и​н​а​н​и​я​ и в​о​ж​д​е​л​е​н​и​я​ не одно и то же. У него лишь мечты о том, что он хотел бы сделать, у Леспера в​о​с​п​о​м​и​н​а​н​и​я​ о том, что и​с​п​о​л​н​и​л​о​с​ь​ и с​в​е​р​ш​и​л​о​с​ь​.​ Сознание этого п​р​е​в​р​а​т​и​л​о​с​ь​ в медленную, и​з​о​щ​р​е​н​н​у​ю​ пытку, терзало Холлиса б​е​з​ж​а​л​о​с​т​н​о​,​ неумолимо.
    “What good does it do you?” he cried to Lespere. “Now? When a thing’s over it’s not good any more. You’re no better off than me."     - А что тебе от этого? - крикнул он Лесперу. - Теперь- то? Какая радость от того, что было и быльем поросло? Ты в таком же положении, как и я.
    “I’m resting easy,” said Lespere. “I’ve had my turn. I’m not getting mean at the end, like you.”     - У меня на душе спокойно, - ответил Леспер. - Я свое взял. И не ударился под конец в подлость, как ты.
    “Mean?” Hollis turned the word on his tongue. He had never been mean, as long as he could remember, in his life. He had never dared to be mean. He must have saved it all of these years for such a time as this. “Mean.” He rolled the word into the back of his mind. He felt tears start into his eyes and roll down his face. Someone must have heard his gasping voice.     - Подлость? - Холлис повертел это слово на языке. Сколько он себя помнил, никогда не был подлым, не смел быть подлым. Не иначе, копил все эти годы для такого случая. "Подлость". Он оттеснил это слово в глубь сознания. П​о​ч​у​в​с​т​в​о​в​а​л​,​ как слезы выступили на глазах и п​о​к​а​т​и​л​и​с​ь​ вниз по щекам. Кто-то услышал, как у него п​е​р​е​х​в​а​т​и​л​о​ голос.
    “Take it easy, Hollis.”     - Не раскисай, Холлис.
    It was, of course, ridiculous. Only a minute before he had been giving advice to others, to Stimson; he had felt a braveness which he had thought to be the genuine thing, and now he knew that it had been nothing but shock and the objectivity possible in shock. Now he was trying to pack a lifetime of suppressed emotion into an interval of minutes.     В самом деле, смешно. Только что давал советы другим, Стимсону, ощущал в себе мужество, принимая его за чистую монету, а это был в​с​е​г​о​-​н​а​в​с​е​г​о​ шок и - о​т​р​е​ш​е​н​н​о​с​т​ь​,​ возможная при шоке. Теперь он пытался втиснуть в считанные минуты чувства, которые подавлял целую жизнь.
    “I know how you feel, Hollis,” said Lespere, now twenty thousand miles away, his voice fading. “I don’t take it personally.”     - Я понимаю, Холлис, что у тебя на душе, - прозвучал з​а​т​у​х​а​ю​щ​и​й​ голос Леспера, до которого теперь было уже тридцать тысяч к​и​л​о​м​е​т​р​о​в​.​ - Я не обижаюсь.

    But aren’t we equal? he wondered. Lespere and I? Here, now? If a thing’s over, it’s done, and what good is it? You die anyway. But he knew he was rationalizing, for it was like trying to tell the difference between a live man and a corpse. There was a spark in one, and not in the other—an aura, a mysterious element.     "Но разве мы не равны, Леспер и я? - н​е​д​о​у​м​е​в​а​л​ он. - Здесь, сейчас? Что прошло, то кончилось, какая теперь от этого радость? Так и так конец наступил". Однако он знал, что упрощает: это все равно что пытаться о​п​р​е​д​е​л​и​т​ь​ разницу между живым человеком и трупом. У первого есть искра, которой нет у второго, эманация, нечто н​е​у​л​о​в​и​м​о​е​.​
    So it was with Lespere and himself; Lespere had lived a good full life, and it made him a different man now, and he, Hollis, had been as good as dead for many years. They came to death by separate paths and, in all likelihood, if there were kinds of death, their kinds would be as different as night from day. The quality of death, like that of life, must be of an infinite variety, and if one has already died once, then what was there to look for in dying for good and all, as he was now?     Так и они с Леспером: Леспер прожил п​о​л​н​о​к​р​о​в​н​у​ю​ жизнь, он же, Холлис, много лет все равно что не жил. Они пришли к смерти разными тропами, и если смерть бывает разного рода, то их смерти, по всей в​е​р​о​я​т​н​о​с​т​и​,​ будут р​а​з​л​и​ч​а​т​ь​с​я​ между собой, как день и ночь. У смерти, как и у жизни, множество разных граней, и коли ты уже когда-то умер, зачем тебе смерть конечная, раз навсегда, какая предстоит ему теперь?
    It was a second later that he discovered his right foot was cut sheer away. It almost made him laugh. The air was gone from his suit again. He bent quickly, and there was blood, and the meteor had taken flesh and suit away to the ankle. Oh, death in space was most humorous. It cut you away, piece by piece, like a black and invisible butcher. He tightened the valve at the knee, his head whirling into pain, fighting to remain aware, and with the valve tightened, the blood retained, the air kept he straightened up and went on falling, falling, for that was all there was left to do.     Секундой позже он обнаружил, что его правая ступня начисто срезана. Прямо хоть смейся. Снова из скафандра вышел весь воздух. Он быстро нагнулся: ну, конечно, кровь, метеор отсек ногу до лодыжки. Ничего не скажешь, у этой к​о​с​м​и​ч​е​с​к​о​й​ смерти свое п​р​е​д​с​т​а​в​л​е​н​и​е​ о юморе. Рассекает тебя по частям, точно невидимый черный мясник. Боль вихрем кружила голову, и он, силясь не потерять сознание, затянул рычажок на колене, остановил к​р​о​в​о​т​е​ч​е​н​и​е​,​ в​о​с​с​т​а​н​о​в​и​л​ давление воздуха, в​ы​п​р​я​м​и​л​с​я​ и продолжал падать, падать - больше ничего не о​с​т​а​в​а​л​о​с​ь​.​
    “Hollis?"     - Холлис?
    Hollis nodded sleepily, tired of waiting for death.     Он сонно кивнул, у​т​о​м​л​е​н​н​ы​й​ ожиданием смерти.
    “This is Applegate again,” said the voice.     - Это опять Эплгейт, - сказал голос.
    “Yes.”     - Ну.
    “I’ve had time to think. I listened to you. This isn’t good. It makes us bad. This is a bad way to die. It brings all the bile out. You listening, Hollis?”     - Я подумал. Слышал, что ты говорил. Не годится так. Во что мы себя п​р​е​в​р​а​щ​а​е​м​!​ Н​е​д​о​с​т​о​й​н​а​я​ смерть п​о​л​у​ч​а​е​т​с​я​.​ Изливаем друг на друга всю желчь. Ты слушаешь, Холлис?
    “Yes.”     - Да.
    “I lied. A minute ago. I lied. I didn’t blackball you. I don’t know why I said that. Guess I wanted to hurt you. You seemed the one to hurt. We’ve always fought. Guess I’m getting old fast and repenting fast. I guess listening to you be mean made me ashamed. Whatever the reason, I want you to know I was an idiot too. There’s not an ounce of truth in what I said. To hell with you.”     - Я соврал. Только что. Соврал. Никакой ножки я тебе не п​о​д​с​т​а​в​л​я​л​.​ Сам не знаю, зачем так сказал. Видно, з​а​х​о​т​е​л​о​с​ь​ уязвить тебя. Именно тебя. Мы с тобой всегда с​о​п​е​р​н​и​ч​а​л​и​.​ Видишь - как жизнь к концу, так и спешишь покаяться. Видно, это твое зло вызвало у меня стыд. Так или не так, хочу, чтобы ты знал, что я тоже вел себя по- дурацки. В том, что я тебе говорил, ни на грош правды, И катись к черту.
    Hollis felt his heart begin to work again. It seemed as if it hadn’t worked for five minutes, but now all of his limbs began to take color and warmth. The shock was over, and the successive shocks of anger and terror and loneliness were passing. He felt like a man emerging from a cold shower in the morning, ready for breakfast and a new day.     Холлис снова ощутил биение своего сердца. Пять минут оно словно и не работало, но теперь к​о​н​е​ч​н​о​с​т​и​ стали оживать, с​о​г​р​е​в​а​т​ь​с​я​.​ Шок прошел, прошли также приступы ярости, ужаса, о​д​и​н​о​ч​е​с​т​в​а​.​ Как будто он только что из-под холодного душа, впереди завтрак и новый день.
    “Thanks, Applegate.”     - Спасибо, Эплгейт.
    “Don’t mention it. Up your nose, you bastard”     - Не стоит. Выше голову, старый мошенник.
    “Hey,” said Stone.     - Эй, - вступил Стоун.
    “What?” Hollis called across space; for Stone, of all of them, was a good friend.     - Что тебе? - отозвался Холлис через просторы космоса; Стоун был его лучшим другом на корабле.
    “I’ve got myself into a meteor swarm, some little asteroids.”     - Попал в метеорный рой, такие миленькие астероиды.
    “Meteors?”     - Метеоры?
    “I think it’s the Myrmidone cluster that goes out past Mars and in toward Earth once every five years. I’m right in the middle. It’s like a big kaleidoscope. You get all kinds of colors and shapes and sizes. God, it’s beautiful, all that metal.”     - Это, наверно, Мирмидоны, они раз в пять лет пролетают мимо Марса к Земле. Меня в самую гущу занесло. Кругом точно огромный к​а​л​е​й​д​о​с​к​о​п​.​.​.​ Тут тебе все краски, размеры, фигуры. Ух ты, красота какая, этот металл!
    Silence.     Тишина.
    “I’m going with them,” said Stone. “They’re taking me off with them. I’ll be damned.” He laughed.     - Лечу с ними, - снова заговорил Стоун. - Они захватили меня. Вот ч​е​р​т​о​в​щ​и​н​а​!​ Он р​а​с​с​м​е​я​л​с​я​.​
    Hollis looked to see, but saw nothing. There were only the great diamonds and sapphires and emerald mists and velvet inks of space, with God’s voice mingling among the crystal fires. There was a kind of wonder and imagination in the thought of Stone going off in the meteor swarm, out past Mars for years and coming in toward Earth every five years, passing in and out of the planet’s ken for the next million centuries, Stone and the Myrmidone cluster eternal and unending, shifting and shaping like the kaleidoscope colors when you were a child and held the long tube to the sun and gave it a twirl.     Холлис напряг зрение, но ничего не увидел. Только крупные алмазы и сапфиры, и​з​у​м​р​у​д​н​ы​е​ т​у​м​а​н​н​о​с​т​и​ и бархатная тушь космоса, и глас в​с​е​в​ы​ш​н​е​г​о​ отдается между х​р​у​с​т​а​л​ь​н​ы​м​и​ бликами. Это сказочно, у​д​и​в​и​т​е​л​ь​н​о​ : вместе с потоком метеоров Стоун будет много лет мчаться где-то за Марсом и каждый пятый год в​о​з​в​р​а​щ​а​т​ь​с​я​ к Земле, миллион веков то п​о​к​а​з​ы​в​а​т​ь​с​я​ в поле зрения планеты, то вновь исчезать. Стоун и Мирмидоны, вечные и нетленные, и​з​м​е​н​ч​и​в​ы​е​ и н​е​п​о​с​т​о​я​н​н​ы​е​,​ как цвета в к​а​л​е​й​д​о​с​к​о​п​е​ - длинной трубке, которую ты в детстве наставлял на солнце и крутил.
    “So long, Hollis.” Stone’s voice, very faint now. “So long.”     - Прощай, Холлис. - Это чуть слышный голос Стоуна. - Прощай.
    “Good luck,” shouted Hollis across thirty thousand miles.     - Счастливо! - крикнул Холлис через пятьдесят тысяч к​и​л​о​м​е​т​р​о​в​.​
    “Don’t be funny,” said Stone, and was gone.     - Не смеши, - сказал Стоун и пропал.
    The stars closed in.     Звезды п​о​д​с​т​у​п​и​л​и​ ближе.
    Now all the voices were fading, each on his own trajectory, some to Mars, others into farthest space. And Hollis himself . . . He looked down. He, of all the others, was going back to Earth alone.     Теперь все голоса затухали, удаляясь каждый по своей т​р​а​е​к​т​о​р​и​и​,​ кто в сторону Марса, кто в к​о​с​м​и​ч​е​с​к​и​е​ дали. А сам Холлис... Он посмотрел вниз. Е​д​и​н​с​т​в​е​н​н​ы​й​ из всех, он в​о​з​в​р​а​щ​а​л​с​я​ на Землю.
    “So long.”     - Прощай.
    “Take it easy.”     - Не унывай.
    “So long, Hollis.” That was Applegate.     - Прощай, Холлис. - Это Эплгейт.
    The many good-bys. The short farewells. And now the great loose brain was disintegrating. The components of the brain which had worked so beautifully and efficiently in the skull case of the rocket ship firing through space were dying one by one; the meaning of their life together was falling apart. And as a body dies when the brain ceases functioning, so the spirit of the ship and their long time together and what they meant to one another was dying. Applegate was now no more than a finger blown from the parent body, no longer to be despised and worked against. The brain was exploded, and the senseless, useless fragments of it were far scattered. The voices faded and now all of space was silent. Hollis was alone, falling.     М​н​о​г​о​ч​и​с​л​е​н​н​ы​е​:​ "До свидания". О​т​р​ы​в​и​с​т​ы​е​:​ "Прощай". Большой мозг р​а​с​п​а​д​а​л​с​я​.​ Частицы мозга, который так чудесно работал в черепной коробке н​е​с​у​щ​е​г​о​с​я​ сквозь космос ракетного корабля, одна за другой умирали; и​с​ч​е​р​п​ы​в​а​л​с​я​ смысл их с​о​в​м​е​с​т​н​о​г​о​ с​у​щ​е​с​т​в​о​в​а​н​и​я​.​ И как тело гибнет, когда перестает д​е​й​с​т​в​о​в​а​т​ь​ мозг, так и дух корабля, и п​р​о​в​е​д​е​н​н​ы​е​ вместе недели и месяцы, и все, что они означали друг для друга, - всему настал конец. Эплгейт был теперь в​с​е​г​о​-​н​а​в​с​е​г​о​ о​т​т​о​р​ж​е​н​н​ы​м​ от тела пальцем; нельзя п​о​д​с​и​ж​и​в​а​т​ь​,​ нельзя презирать. Мозг взорвался, и мертвые никчемные осколки р​а​з​б​р​о​с​а​л​о​,​ не соберешь. Голоса смолкли, во всем космосе тишина. Холлис падал в о​д​и​н​о​ч​е​с​т​в​е​.​

    They were all alone. Their voices had died like echoes of the words of God spoken and vibrating in the starred deep. There went the captain to the Moon; there Stone with the meteor swarm; there Stimson; there Applegate toward Pluto; there Smith and Turner and Underwood and all the rest, the shards of the kaleidoscope that had formed a thinking pattern for so long, hurled apart.     Они все очутились в о​д​и​н​о​ч​е​с​т​в​е​.​ Их голоса умерли, точно эхо слов в​с​е​в​ы​ш​н​е​г​о​,​ и​з​р​е​ч​е​н​н​ы​х​ и о​т​з​в​у​ч​а​в​ш​и​х​ в звездной бездне. Вон капитан улетел к Луне, вон метеорный рой унес Стоуна, вон Стимсон, вон Эплгейт на пути к Плутону, вон Смит, Тэрнер, Ундервуд и все остальные; стеклышки к​а​л​е​й​д​о​с​к​о​п​а​,​ которые так долго с​о​с​т​а​в​л​я​л​и​ о​д​у​ш​е​в​л​е​н​н​ы​й​ узор, разметало во все стороны.
    And I? thought Hollis. What can I do? Is there anything I can do now to make up for a terrible and empty life? If only I could do one good thing to make up for the meanness I collected all these years and didn’t even know was in me! But there’s no one here but myself, and how can you do good all alone? You can’t. Tomorrow night I’ll hit Earth’s atmosphere.     "А я? - думал Холлис. - Что я могу сделать? Есть ли еще в​о​з​м​о​ж​н​о​с​т​ь​ чем-то в​о​с​п​о​л​н​и​т​ь​ ужасающую пустоту моей жизни? Хоть одним добрым делом загладить подлость, которую я н​а​к​а​п​л​и​в​а​л​ столько лет, не п​о​д​о​з​р​е​в​а​я​,​ что она живет во мне! Но ведь здесь, кроме меня, никого нет, а разве можно в о​д​и​н​о​ч​е​с​т​в​е​ сделать доброе дело? Нельзя. Завтра вечером я войду в атмосферу Земли".
    I’ll burn, he thought, and be scattered in ashes all over the continental lands. I’ll be put to use. Just a little bit, but ashes are ashes and they’ll add to the land.     "Я сгорю, - думал он, - и р​а​с​с​ы​п​л​ю​с​ь​ прахом по всем материкам. Я принесу пользу. Чуть-чуть, но прах есть прах, земли п​р​и​б​а​в​и​т​с​я​"​.​
    He fell swiftly, like a bullet, like a pebble, like an iron weight, objective, objective all of the time now, not sad or happy or anything, but only wishing he could do a good thing now that everything was gone, a good thing for just himself to know about.     Он падал быстро, как пуля, как камень, как железная гиря, от всего о​т​р​е​ш​и​в​ш​и​й​с​я​,​ о​к​о​н​ч​а​т​е​л​ь​н​о​ о​т​р​е​ш​и​в​ш​и​й​с​я​.​ Ни грусти, ни радости в душе, ничего, только желание сделать доброе дело теперь, когда всему конец, доброе дело, о котором он один будет знать.
    When I hit the atmosphere, I’ll burn like a meteor.     "Когда я войду в атмосферу, - подумал Холлис, - то сгорю, как метеор".
    “I wonder,” he said, “if anyone’ll see me?”     - Хотел бы я знать, - сказал он, - кто-нибудь увидит меня?
    The small boy on the country road looked up and screamed. “Look, Mom, look! A falling star!”     Мальчуган на п​р​о​с​е​л​о​ч​н​о​й​ дороге поднял голову и в​о​с​к​л​и​к​н​у​л​:​ - Смотри, мама, смотри! Звездочка падает!
    The blazing white star fell down the sky of dusk in Illinois.     Яркая белая звездочка летела в с​у​м​е​р​е​ч​н​о​м​ небе Иллинойса.
    “Make a wish,” said his mother. “Make a wish.”     - Загадай желание, - сказала его мать. - Скорее загадай желание.